Кирилл, слегка раздосадованный тем, что опоздал, с сарказмом протянул:

– Какое великодушие!

Марина досадливо вздохнула про себя. Что с ними? Неужели так и будут бесконечно цеплять друг друга? Но ведь они почти незнакомы. Откуда такая взаимная неприязнь? Может, это они из-за Марины так себя ведут? Дух соперничества, например: кто из них для Лавренковой важнее? А наедине быстро договорятся. Да и заказ еще не принесли…

Марина поднялась с места:

– Я сейчас приду.

И удалилась, терзаемая сомнениями: а хороша ли ее идея и не опасно ли оставлять Катю и Кирилла вдвоем?

Они, конечно, не набросились друг на друга с кулаками и даже не удрали из кафе, пользуясь Марининым отсутствием. Наоборот, провели очень содержательную беседу на самом высшем уровне.

– Все-таки у Марины день рождения, – многозначительно произнес Кирилл.

Как бы намекнул, что собирается вести себя прилично и от Кати ожидает того же. Раз уж выпало на их долю такое суровое испытание – находиться в одной компании, – они обязаны выдержать его достойно, чтобы не испортить Лавренковой праздник.

– И что ты предлагаешь? – невинно поинтересовалась Катя и сама же ответила: – Может, споем ей «Happy birthday»? Или лучше «Пусть бегут неуклюже»? На крокодила Гену ты потянешь.

В ответ Кириллу захотелось ляпнуть что-то пожестче и пообидней, но пришлось сдержаться. Сам же вспоминал про «достойно».

– А ты, значит, за Чебурашку?

Катя независимо повела плечом. Чебурашек она не стеснялась. Да никто бы никогда и не заподозрил ее в чебурашках. Парни бросали на Катю заинтересованные взгляды. Даже официант, принимая заказ, посматривал на нее, а не на старательно диктовавшую блюда Лавренкову. Но Катя ни на кого не обращала внимания, словно в кафе было абсолютно пусто. Только она, вся такая прекрасная и недоступная, и, по нелепому стечению обстоятельств, – Кирилл.

– Знаешь, что? – слегка прищурившись, выдал вдруг он. – Иди лучше домой. А я скажу Маринке, будто у тебя там что-то срочное случилось.

Катя демонстративно задумалась, посмотрела на потолок, в сторону, а потом – Кириллу в глаза:

– А давай спросим у Лавренковой, что действительно лучше.

Марина появилась одновременно с официантом, только с другой стороны, перевела взгляд с Кати на Кирилла. Оба выглядели весьма дружелюбно.

Неужели сработало? Они поговорили наедине по душам и прониклись обоюдной симпатией! А может, разные вкусности, переставляемые официантом с подноса на стол, подействовали так умиротворяюще?

Про Кирилла Марина точно знала: он любит поесть. А Катя – вон какая стройная. Наверное, ограничивает себя. Хотя, когда Лавренкова оказалась у нее в гостях после знаменательного купания в грязной яме, ей предлагали самые обычные блюда: суп и плов. И Катя ела их вместе со всеми. Никаких легких салатиков и диетических продуктов, и порции не микроскопические, а совершенно нормальные.

Вкусная еда, и правда, объединяла и действовала расслабляюще. И разговор завязался, даже с шутками, не слишком язвительными и колкими. Катя как обычно оставалась немногословной, чаще пользовалась мимикой или короткими междометиями. Зато Кирилл мог болтать о чем угодно и сколько угодно. И про еду при этом не забывал.

От разных пицц осталось по куску.

– Доедайте! – щедро разрешила Марина гостям.

– А ты?

– Я уже все! – махнула рукой Лавренкова. – Не влезает больше.

– Ладно, – легко согласилась Катя.

Она-то съела меньше всех. В основном сок пила.

Внимательно посмотрела по очереди на оба куска.

– Кир!

Кирилл, кажется, вздрогнул, впервые услышав от Кати свое имя, застыл с вилкой наперевес. А Булатова вроде и не заметила ничего:

– Тебе какая больше понравилась?

– Вон та, с оливками.

Катя мило улыбнулась:

– Представляешь, мне тоже!

И утянула нужный кусок к себе в тарелку.

Марине на мгновение показалось, что у Кирилла вот-вот проявится суперспособность выстреливать из глаз смертоносным лучом.

Она в очередной раз вздохнула про себя. Все-таки случается такое: миссия невыполнима.

Кирилл

Похоже, судьба придумала новую забаву: периодически сталкивать их четверых в одну компанию и смотреть, что из этого получится.

Кирилл натыкался на Марину с Катей в самые неожиданные моменты. То они шли куда-то вдвоем, то случайно встретились несколько минут назад и сразу отыскали общее дело. Все-таки в одном классе учились и, по Маринкиным словам, были подругами. Как определяла их отношения Катя, Кирилл понять не мог.

Возможно, Катя дружила с Лавренковой, а может, просто терпела ее рядом. Во всяком случае, над Маринкой она уже не насмехалась, особо не спорила и уж точно не задирала. Все вполне по-дружески.

Если бы не Лавренкова, общение Кирилла с Катей ограничивалось бы короткими приветами при случайной встрече. Но мимо Маринки не проскочишь, сделав вид, что едва знаком и очень торопишься. Во-первых, Лавренкова Кириллу не чужая. Во-вторых, она такая коммуникабельная и общественная: ей всегда надо всех собрать, сплотить, сроднить и сблизить, даже независимо от их стремлений. Поэтому стоило им натолкнуться друг на друга, как сразу под чутким, но упорным руководством Марины организовывалась «могучая кучка»: она сама, Катя, Кирилл. И тут же откуда ни возьмись появлялся спортсмен Антон.

Так собака приходит на манящий запах или железный гвоздик притягивается к магниту.

Наблюдать за Мажариным и Мариной было любопытно и забавно.

Если раньше они часто бросали заинтересованные красноречивые взгляды, а иногда просто-напросто пялились друг на друга, так что любой желающий мог легко разобраться в их чувствах, то сейчас оба старательно сохраняли равнодушный вид. Потому что рядом находилась Катя. А Катя прекрасно все видела и понимала, но даже не пыталась разрядить обстановку и благородно отпустить грехи своим лучшим друзьям.

Да, она не имела претензий к Маринке и сумела сохранить нормальные отношения со своим бывшим парнем: не злилась, не обижалась, не возненавидела. Но, кажется, упивалась ролью непреодолимой преграды и не собиралась объяснять этим измученным собственной добропорядочностью дуракам, что ей дела нет до их романтических глупостей.

Вот они опять случайно сошлись вместе, вчетвером, в промозглых осенних сумерках.

Холодно и темно, как бывает только поздней осенью. Трава пожухла, листья с деревьев опали и уже успели поблекнуть, потемнеть, смешаться с грязью. Голые деревья похожи на черные скелеты. Хотя горят фонари и окна, нечему отразить их свет: снег-то еще не выпал, а мрак надвигающейся ночи легко поглощает любое сияние.

В такое время все вокруг кажется неуютным и неприветливым, даже яркая и радостная при солнечном свете детская площадка, на краю которой они стояли.

Точнее, стояло их трое, а Катя сидела на качелях, тихонько раскачивалась и иронично поглядывала на остальных, то удаляясь, то приближаясь.

Считалось, что они разговаривают, но как-то странно это получалось.

Марина обращалась либо к Кате, либо к Кириллу, но только не к Антону. Мажарин почти все время молчал: выделять Лавренкову ему было нельзя, с Катей, больше увлеченной качелями, чем собеседниками, он чувствовал себя немного напряженно, а с Успенским его ничего не связывало. Поэтому и получалось, что в беседе участвовали в основном Марина и Кирилл, который как всегда постепенно увлекся и начал болтать за всех. Но тут вступила Катя, и разговор в очередной раз превратился в обмен колкостями и язвительными замечаниями.

Стоило Кириллу глубокомысленно произнести:

– Если вы, конечно, понимаете.

Тут же с качелей раздалось насмешливое:

– Да где уж нам, с нашим-то незаконченным десятилетним. Вот когда мы пойдем в одиннадцатый… Так что пожалей нас, бестолковых, Кирюша.

Многие называли Кирилла уменьшительно. Папа, например. Но у Кати «Кирюша» звучало как издевательство, как самое унизительное прозвище, так что начинало воротить от собственного имени. И тему о бестолковости не разовьешь, потому что к Кате и Антону, которых не страшно обидеть, приплюсована еще Маринка. А ее обижать не хотелось. Зато страстно захотелось, чтобы цепочки, на которых крепилось узкое пластиковое сиденье качелей, внезапно оборвались – хотя бы одна.